Встречный пожар

День первый

Угрюмеет к ночи таежная даль,
Таинственно в тьму погружаясь,
Закуталась в плотную черную шаль,
К тревожному сну обряжаясь.

Ни ворон не каркнет, не ухнет сова,
Лишь тенью разбойной ветрище –
Не хрустнет сучок, не примнется трава! -
Таежными тропами рыщет.

Чугунною крышкой большого котла
Нависло над дебрями небо,
И звезды, покуда заря не взошла,
Плетут лицемерную небыль.

Седой караульщик на башне, как сыч,
Внимает их бредням впол-уха...
Смотри в оба глаза, Егорий Кузьмич,
Сам видишь, какая засуха!..

Не то померещилось старым очам,
Не то в темноте, в самом деле,
То здесь, трепыхаясь несмело, то там
Незримые спички затлели.

Как будто бы кто-то спешит закурить
И чиркает спичками быстро...
Ну, мыслимо ль дело вот этак дурить,
Ведь нынче достаточно искры!

Чу, сгинули призраки-вспыхи из глаз,
Но миг! - и, сплетаясь друг с другом,
Пустились в веселый дурашливый пляс:
То цепью, то змейкой, то кругом.

Смелее и ярче вдали огоньки,
Проворней бегущие вспышки, -
И вот заклубились над ними дымки,
Едва различимые с вышки.

К рассвету и ветер совсем осмелел,
С тропинок поднялся к верхушкам.
Но, дыма глотнувши, ослаб и сомлел
И спрятался в мох по макушку.

День второй

Казалось, спокойно, сей день миновал,
Но к вечеру ветер нахально
Пошаливать начал, - и вот уже шквал
Прошел над тайгою обвально.

И вот уж не спичек огни-бегунцы,
А огненный вал, плотоядно
Деревья слизнув, как дитя - леденцы,
Потек по тайге безоглядно.

И тяжкие клубы взвивались над ним,
Как будто вблизи от кострища,
Пуская из трубок клубящийся дым,
Сидела курильщиков тыща.

И мглой насыщалось пространство вокруг,
И синее небо мутнело,
И солнце - зловещий безжизненный круг -
Сквозь дымную мглу пламенело.

Качаясь от ветра, гудела тайга
Сплошным нарастающим гудом,
И в воздухе плавала едкая гарь,
И страх наползал отовсюду.

Пдхватывал ветер растерянных птиц,
Кружил над кострищами стаи,
И к ночи обугленный солнечный диск
В багровом тумане растаял.

Пожар разгорался, и скоро вдали
Огни, словно волчья облава,
Сомкнувшись, по черной тайге потекли
Пылающей медленной лавой.

Разбойничал ветер в сгустившейся мгле,
Как в схватках, корежились недра,
Березы под шквалом сгибались к земле,
Стонали могучие кедры.

День третий

Расплавленный шар сквозь чадящую тьму
С натугой взбирался к зениту,
И брызги из лавы взметнулись к нему.
Как стружки железа к магниту.

Пространство сжималось в живой островок.
Теснимое дымной завесой,
И взгляд напряженный проникнуть не мог
В кровавые сумерки леса.

Стих ветер, натешивши удаль свою.
Устав от безумной проделки,
Но птицы в недвижном лесу не поют,
По веткам не прыгают белки.

Безмолвно столбами толклась мошкара,
Чадили и тлели завалы,
И бури, что гнула деревья вчера,
Как будто вовек не бывало.

Но лава, грядущего ужаса тень,
Плевалась огнем, клокотала
И в этот спокойный безветренный день
Сама в себе вихри рождала.

В их круговороте взбухали огни,
Взрывались с шипеньем и треском,
И таяли воском в их пламени пни
И хрупкая зелень подлеска.

Пройдет еще, может, от силы два дня,
И, силу набрав, через реку,
Взметнувшись жар-птицею, море огня
Подступит к жилью человека.

В сгущавшемся мраке пожар нарастал,
Вздымался все выше - и вскоре
Завис над тайгой огнедышащий вал
Рожденного пламенем моря...

Всю ночь до утра полыхали леса,
И в зареве их до рассвета
Стоградусный жар колыхал небеса
И красил малиновым цветом.

Одно только средство пожар победить -
Могучим ответным ударом:
Навстречу пожару тайгу запалить
Таким же по мощи пожаром.

День четвертый

Топор зазвенел, завизжала пила,
Тайга задрожала от криков,
И просека быстро, как в сказке, росла,
Деревья вылились со скрипом.

А ветер-союзник крепчал и крепчал
И, будто бы пробуя силы,
Пока что верхушки деревьев качал. -
Но это лишь на руку было.

Народ распоясался, остервенел,
Одежда намокла от пота, -
Он, точно боец в рукопашной, пьянел
В горячечном ритме работы.

Пора зажигать! И валежник сухой
Занялся оранжевым жаром,
Огонь забурлил рукотворной рекой
На всем протяженье пожара.

Напористый ветер огонь поддувал
То сверху, то снизу, то сбоку
И, точно пастух, в глубь тайги загонял
Упрямое пламя потока.

Все уже сжималась полоска тайги,
Вскипали ключи по яругам,
Две кровных стихии, а ныне - враги
Катались навстречу друг другу.

День пятый

На двадцативерстной живой полосе
(всего лишь в версту шириною)
Тайга просыпалась в багряной росе,
Кряхтя от удушья и зноя.

Так баба, проснувшись в угарной избе,
Как будто в похмелье глубоком,
Еще не очнувшись, сама не в себе
Поводит бессмысленным оком.

Но лишь разгоравшийся хворост лизнул
Деревьев корявые пятки,
Тайга, изумленно глаза распахнув,
Закорчилась, словно в припадке.

Закаркал отчаянно ворон-старик,
Сомлевший от чадного зноя,
Когда заструился червонный парик
Над бронзоволикой сосною.

И грезит старик, как на пару с орлом
Он вихрем от гибели мчится, -
Прижавшись к стволу обгоревшим крылом,
В крови, с перебитой ключицей.

А малая белочка, хвост распушив,
Торчит на вершине кедровой
И в гибель не верит: ведь ворон-то жив.
И я весела и здорова.

Унюхала шишку –и в лапки ее!
А пламя и справа, и слева,
Огонь от корней пожирает смолье,
И ворон скрипит: «Ошалела...»

Но пламя с боков начало припекать, -
Со страхом, досель незнакомым,
Вверх-вниз начинает резвушка скакать –
И падает огненным комом.

Уйти б от огня, улететь, уползти
И зверю, и птице, и гаду,
Но, в страхе смертельном утратив инстинкт,
Не вырваться целым из ада.

То вправо, то влево кидалось зверье.
Вперед и назад вдоль пожара,
Но всюду - огня устрашающий рее,
Стена нестерпимого жара.

Туда и сюда - всюду пекло и смрад...
Опять вдоль пожара рванулись,
Но поздно: из плена не выпустит ад:
Огни боковые сомкнулись.

Металось зверье. Даже рыба в реке
Сползла от речных перекатов
В глубокие омуты. А вдалеке
Гремели глухие раскаты.

Безумели звери. Сверкали клыки.
Хрипели разверстые пасти.
Вонзались в слабейшего когти-клинки
И яростно рвали на части.

Всех слабых и малых вокруг истребя,
В живых силачи оставались
И грызли в беспамятстве сами себя,
И в горло друг другу впивались.

Забыто в безумии даже родство,
Нет разницы, чье это племя, -
Медведица бьет пестуна своего
Тяжелой орясиной в темя.

Удар за ударом - и череп трещит,
Но сзади свирепую тушу
Стервятник медведь обхватил - и рычит,
И мнет, и корежит - и душит.

Ворочая с буйною силою пни,
Медведь прочищает дорогу
Туда, где когда-то в минувшие дни
Себе он построил берлогу.

С усилием в узкий протиснулся лаз,
Как будто в отдушину ада,
И, тяжко дыша, повалился на плат
От жара спасавшихся гадов.

Катался по жалящим змеям медведь. -
Теперь, после бранных увечий,
Он в муках ужасных не в силах реветь,
И стоны его - человечьи.

Но вот на берлогу вихрящийся смерч
Обрушился в дьявольской пляске,
Страдальцам неся благодатную смерть
И миг неизбежной развязки.

Анна Серова