
Встречный пожар
День первый
Угрюмеет к ночи таежная даль, Таинственно в тьму погружаясь, Закуталась в плотную черную шаль, К тревожному сну обряжаясь.
Ни ворон не каркнет, не ухнет сова, Лишь тенью разбойной ветрище – Не хрустнет сучок, не примнется трава! - Таежными тропами рыщет.
Чугунною крышкой большого котла Нависло над дебрями небо, И звезды, покуда заря не взошла, Плетут лицемерную небыль.
Седой караульщик на башне, как сыч, Внимает их бредням впол-уха... Смотри в оба глаза, Егорий Кузьмич, Сам видишь, какая засуха!..
Не то померещилось старым очам, Не то в темноте, в самом деле, То здесь, трепыхаясь несмело, то там Незримые спички затлели.
Как будто бы кто-то спешит закурить И чиркает спичками быстро... Ну, мыслимо ль дело вот этак дурить, Ведь нынче достаточно искры!
Чу, сгинули призраки-вспыхи из глаз, Но миг! - и, сплетаясь друг с другом, Пустились в веселый дурашливый пляс: То цепью, то змейкой, то кругом.
Смелее и ярче вдали огоньки, Проворней бегущие вспышки, - И вот заклубились над ними дымки, Едва различимые с вышки.
К рассвету и ветер совсем осмелел, С тропинок поднялся к верхушкам. Но, дыма глотнувши, ослаб и сомлел И спрятался в мох по макушку.
День второй
Казалось, спокойно, сей день миновал, Но к вечеру ветер нахально Пошаливать начал, - и вот уже шквал Прошел над тайгою обвально.
И вот уж не спичек огни-бегунцы, А огненный вал, плотоядно Деревья слизнув, как дитя - леденцы, Потек по тайге безоглядно.
И тяжкие клубы взвивались над ним, Как будто вблизи от кострища, Пуская из трубок клубящийся дым, Сидела курильщиков тыща.
И мглой насыщалось пространство вокруг, И синее небо мутнело, И солнце - зловещий безжизненный круг - Сквозь дымную мглу пламенело.
Качаясь от ветра, гудела тайга Сплошным нарастающим гудом, И в воздухе плавала едкая гарь, И страх наползал отовсюду.
Пдхватывал ветер растерянных птиц, Кружил над кострищами стаи, И к ночи обугленный солнечный диск В багровом тумане растаял.
Пожар разгорался, и скоро вдали Огни, словно волчья облава, Сомкнувшись, по черной тайге потекли Пылающей медленной лавой.
Разбойничал ветер в сгустившейся мгле, Как в схватках, корежились недра, Березы под шквалом сгибались к земле, Стонали могучие кедры.
День третий
Расплавленный шар сквозь чадящую тьму С натугой взбирался к зениту, И брызги из лавы взметнулись к нему. Как стружки железа к магниту.
Пространство сжималось в живой островок. Теснимое дымной завесой, И взгляд напряженный проникнуть не мог В кровавые сумерки леса.
Стих ветер, натешивши удаль свою. Устав от безумной проделки, Но птицы в недвижном лесу не поют, По веткам не прыгают белки.
Безмолвно столбами толклась мошкара, Чадили и тлели завалы, И бури, что гнула деревья вчера, Как будто вовек не бывало.
Но лава, грядущего ужаса тень, Плевалась огнем, клокотала И в этот спокойный безветренный день Сама в себе вихри рождала.
В их круговороте взбухали огни, Взрывались с шипеньем и треском, И таяли воском в их пламени пни И хрупкая зелень подлеска.
Пройдет еще, может, от силы два дня, И, силу набрав, через реку, Взметнувшись жар-птицею, море огня Подступит к жилью человека.
В сгущавшемся мраке пожар нарастал, Вздымался все выше - и вскоре Завис над тайгой огнедышащий вал Рожденного пламенем моря...
Всю ночь до утра полыхали леса, И в зареве их до рассвета Стоградусный жар колыхал небеса И красил малиновым цветом.
Одно только средство пожар победить - Могучим ответным ударом: Навстречу пожару тайгу запалить Таким же по мощи пожаром.
День четвертый
Топор зазвенел, завизжала пила, Тайга задрожала от криков, И просека быстро, как в сказке, росла, Деревья вылились со скрипом.
А ветер-союзник крепчал и крепчал И, будто бы пробуя силы, Пока что верхушки деревьев качал. - Но это лишь на руку было.
Народ распоясался, остервенел, Одежда намокла от пота, - Он, точно боец в рукопашной, пьянел В горячечном ритме работы.
Пора зажигать! И валежник сухой Занялся оранжевым жаром, Огонь забурлил рукотворной рекой На всем протяженье пожара.
Напористый ветер огонь поддувал То сверху, то снизу, то сбоку И, точно пастух, в глубь тайги загонял Упрямое пламя потока.
Все уже сжималась полоска тайги, Вскипали ключи по яругам, Две кровных стихии, а ныне - враги Катались навстречу друг другу.
День пятый
На двадцативерстной живой полосе (всего лишь в версту шириною) Тайга просыпалась в багряной росе, Кряхтя от удушья и зноя.
Так баба, проснувшись в угарной избе, Как будто в похмелье глубоком, Еще не очнувшись, сама не в себе Поводит бессмысленным оком.
Но лишь разгоравшийся хворост лизнул Деревьев корявые пятки, Тайга, изумленно глаза распахнув, Закорчилась, словно в припадке.
Закаркал отчаянно ворон-старик, Сомлевший от чадного зноя, Когда заструился червонный парик Над бронзоволикой сосною.
И грезит старик, как на пару с орлом Он вихрем от гибели мчится, - Прижавшись к стволу обгоревшим крылом, В крови, с перебитой ключицей.
А малая белочка, хвост распушив, Торчит на вершине кедровой И в гибель не верит: ведь ворон-то жив. И я весела и здорова.
Унюхала шишку –и в лапки ее! А пламя и справа, и слева, Огонь от корней пожирает смолье, И ворон скрипит: «Ошалела...»
Но пламя с боков начало припекать, - Со страхом, досель незнакомым, Вверх-вниз начинает резвушка скакать – И падает огненным комом.
Уйти б от огня, улететь, уползти И зверю, и птице, и гаду, Но, в страхе смертельном утратив инстинкт, Не вырваться целым из ада.
То вправо, то влево кидалось зверье. Вперед и назад вдоль пожара, Но всюду - огня устрашающий рее, Стена нестерпимого жара.
Туда и сюда - всюду пекло и смрад... Опять вдоль пожара рванулись, Но поздно: из плена не выпустит ад: Огни боковые сомкнулись.
Металось зверье. Даже рыба в реке Сползла от речных перекатов В глубокие омуты. А вдалеке Гремели глухие раскаты.
Безумели звери. Сверкали клыки. Хрипели разверстые пасти. Вонзались в слабейшего когти-клинки И яростно рвали на части.
Всех слабых и малых вокруг истребя, В живых силачи оставались И грызли в беспамятстве сами себя, И в горло друг другу впивались.
Забыто в безумии даже родство, Нет разницы, чье это племя, - Медведица бьет пестуна своего Тяжелой орясиной в темя.
Удар за ударом - и череп трещит, Но сзади свирепую тушу Стервятник медведь обхватил - и рычит, И мнет, и корежит - и душит.
Ворочая с буйною силою пни, Медведь прочищает дорогу Туда, где когда-то в минувшие дни Себе он построил берлогу.
С усилием в узкий протиснулся лаз, Как будто в отдушину ада, И, тяжко дыша, повалился на плат От жара спасавшихся гадов.
Катался по жалящим змеям медведь. - Теперь, после бранных увечий, Он в муках ужасных не в силах реветь, И стоны его - человечьи.
Но вот на берлогу вихрящийся смерч Обрушился в дьявольской пляске, Страдальцам неся благодатную смерть И миг неизбежной развязки.
Анна Серова
|